Пятая симфония и ее «спутники»

Между 1806 и 1808 годами (период, отмеченный особо выдаю­щимися творческими достижениями композитора) Бетховен рабо­тал одновременно над тремя симфониями. Центральным произведением этой группы оказалась героико-трaгическая Пятая симфония c-moll - C-dur (op.67, 1805 – 1808). До нашего времени она продолжает оставаться одним из самых любимых и популярных произведений мирового симфонического репертуара.

В Пятой воплощена основная тема бетховенского творчества — героика и трагедия борьбы. Эта же идея в том же оптимистическом преломлении была положена и в основу «Героической симфо­нии». Но в новом произведении Бетховен придал ей несколько иную идейно-образную трактовку. Соответственно изменились и принципы формообразования: они приобрели большую целеустремленность и простоту.

В Пятой симфонии тема борьбы показана в аспекте, типичном для трагедийного театра эпохи Просвещения. Непримиримое столкновение человека с роком, где грозный, волевой образ рока олицетворял общественную необходимость, лежало в основе драматургии классицистской трагедии и связанной с ней музыкальной драмы Глюка. Бетховен по-новому трактует этот конфликт. Новое, бетховенское заключалось в действенности.

В отличие от глюковских трагедий, где освобождение приходи­ло неожиданно и извне, в бетховенской симфонии человек одерживает победу в результате единоборства с судьбой. От мрака к свету – так последовательно развивается драматургический конфликт Пятой симфонии.

Ее четырехчастный цикл составляет неразрывное единство. От­дельные части связаны между собой не только ходом драматического развития, но и определенным «лейтритмом». «Так судьба стучится в дверь», — сказал Бетховен про главную тему Пятой симфонии. От первых звуков до финала звучит тревожный, резкий мотив судьбы.

Мотив судьбы, которым начинается Пятая симфония, принад­лежит к числу гениальнейших бетховенских находок:

Никогда прежде, даже у самого Бетховена, музыкальная тема не достигала подобного лаконизма, такой мелодической и ритмической концентрации. По существу, ее трудно назвать самостоя­тельной темой, настолько слабо в ней выражено собственно мело­дическое начало. Ритм и гармоническое тяготение главным обра­зом формируют ее художественный облик. Вместе с тем, при всей своей необычности и интонационной «скупости», мотив судьбы обобщает патетические интонации, сложившиеся еще в музыке предшественников и широко использованные самим Бетховеном в более ранних произведений1.

Сонатное Allegro Пятой симфонии — один из наиболее изуми­тельных примеров бетховенского симфонического развития. Грозному и трагическому мотиву рока Бетховен придает активный, во­левой характер2. В отличие от интонационно насыщенной, пространной темы «Героической», он предельно краток. Это опре­деляет характер развития всего сонатного Allegro Пятой симфонии.

Будучи эпиграфом ко всей симфонии, мотив судьбы является одновременно мельчайшим архитектоническим звеном всей сложной структуры первой части.

По принципу «остинатной» повторности он пронизывает собой музыку всего Allegro. Ни на секунду не ослабевает чувство органи­зованного движения, не прерывается внутренняя пульсация, почти не нарушается повторение его ритма. Так приемы, которые до сих пор использовались преимущественно для выражения жанровых образов, преломляются в остро драматическом произведении, яв­ляя редкий пример органического сочетания трагических патетиче­ских интонаций с ритмами однообразного поступательного дви­жения.

Все сонатное Allegro — взволнованное, стремительное — объ­единено ритмоинтонациями основного мотива. И контрастирующая побочная тема, и второй этап заключительной, и связующая и напряженнейшая разработка пронизаны ими:


Внутренние связи создают редкую целостность формы. Даже в «Героической симфонии» не было подобной целеустремленности развития. Здесь нет ни одного такта собственно экспозиции, ибо уже в самом мотиве судьбы содержится поступательное движенйе. Особенно примечательный эффект достигается в драматической кульминации: постепенное нарастание в разработке приводит к взрыву. На неустойчивой гармоний (уменьшенный септаккорд), на fortissimo у tutti исступленно, пронзительно звучит мотив судьбы. Кульминация разработки сливается с началом репризы:

Динамическая реприза и огромная разработочная кода превос­ходят первую половину Allegro своим трагическим пафосом.

Вдохновенное Andante con moto уводит от трагических образов первой части в мир гражданской лирики Бетховена.

Основная лирическая тема выросла из мотива менуэтного склада. Этой декламационной, спокойной первой теме, с ее широким мелодическим дыханием и тембром солирующих альтов и виолончелей, противопоставлена вторая тема — героическая, маршеобразная, полная внутренней динамики:

Героическая тема, интонационно связанная с первой, близка революционным маршам и одам. Ее фанфарные обороты и даже тональность C-dur (появление которой совпадает с кульминацией развития темы) предвещают финал симфонии. Здесь звучат гобои, валторны, трубы и барабаны при резко акцентированном сопро­вождении струнных.

В процессе вариационного развития лирическая тема сущест­венно меняет свой первоначальный характер, преображается в марш. Обе темы сливаются в коде. Andante, начавшееся как заду­шевная песня, заканчивается героическим призывом.

По-видимому, образцом для этого Andante послужили двойные вариации из Es-dur’ной («Лондонской») симфонии Гайдна, которые, как и бетховенские, основаны на принципе неуклонного нарастания напряженности3. В момент наиболее острого конфликта (первая вариация второй темы) в героическую тему вторгается и тревожный «стук судьбы»:

Третью часть Пятой симфонии, трехдольное Allegro, называют скерцо. А между тем эта музыка насыщена трагическим и взволнованным настроением. Даже приемы, кажущиеся на первый взгляд типично скерцозными (как, например, стаккатные повторные звуки), служат выражением резкости, силы, упорства. В третьей части Бетховен возвращается к картине трагической схватки с судьбой.

На приглушенных звучаниях pianissimo, в низких регистрах виолончелей и контрабасов звучит с-moll’ная тема-диалог. Почти речевая выразительность слышится в ее сумрачной, тревожной ме­лодии и в бессильно жалобных интонациях «ответа»:

И вдруг с драматической неожиданностью вторгается (в несколько преображенном виде) повелительная, резкая «тема судьбы»:

Типичную для скерцо рондообразную форму, основанную на периодичности и симметрии в сопоставлении тематических разделов, Бетховен драматизирует, дает в динамическом развитии. Тема «страха и скорби» трижды чередуется с «мотивом судьбы». При этом каждое его появление сопровождается все более обостряю­щимся усложненным развитием. Всякое новое вторжение темы рока воспринимается как драматическая вершина предшествующего этапа. В третьей части нет и обычной для скерцо расчлененно­сти. Даже мажорное фугированное трио — светлая интерлюдия — постепенно вливается в скорбную первую тему репризы.

Сокращенная и видоизмененная реприза звучит в призрачной дымке, на сплошном pianissimo, без внешних контрастов. Трагическая тема утрачивает свою плавность и приобретает ритмиче­ское сходство с темой судьбы. Последняя же, таинственная, при­глушенная, постепенно сливается с первой.

Когда борьба замирает, начинается замечательный по ориги­нальности и драматической силе переход к финалу. На фоне ти­хого «педального» звучания струнных вступают литавры с тревож­ным, разрастающимся «стуком судьбы». Но фрагменты трагической темы, появляясь на этом фоне, несут в себе и проблески света. Замечателен здесь эффект скрытой полифонии: вырисовывается последовательное восхождение мелодического голоса к вершине. Мрак рассеивается. И вдруг вторгаются блестящие, полные радости и силы звуки торжественного апофеоза — финала:


Мажорный финал Пятой симфонии выражает героическую раз­вязку драмы. «Маршеобразный мотив (финал)... тем более чарует нас своей великой наивностью, что вся предшествующая ему сим­фония начинает теперь казаться только напряженным подготов­лением к этому ликованию. Так сгущаются тучи, то гонимые бу­рей, то движимые нежным дуновением ветра, — пока, наконец, сквозь них не прорвутся могучие лучи солнца» (Вагнер).

Финал Пятой симфонии более, чем какое-либо из симфониче­ских произведений Бетховена, приближается к стилю и духу музыки Французской революции4. Главная тема с удивительной яркостью обобщает фанфарные интонации революционных гимнов; инструментовка финала сознательно приближена к мощному трубному звучанию духовых оркестров. Впервые в симфонической литературе в партитуре появляются тромбоны (альтовый, теноро­вый, басовый), введены флейта-пикколо и контрафагот, что при­дало музыке массивность и блеск.

В финале царит настроение праздничного ликования. Сонатная форма, используемая Бетховеном, лишена контрастирующих дра­матических моментов. Широкие темы обобщенного характера — маршеобразные, жанрово-танцевальные, торжественно-призыв­ные — определяют характер музыки. Только на один миг (в конце разработки), как воспоминание о прошедшей борьбе, звучит трагическая тема судьбы из скерцо, но затем величавое сверкаю­щее tutti бесследно рассеивает мрак.

В последних тактах героические интонации главной темы рас­творяются в нескончаемом потоке фанфарных трубных возгласов. На протяжении тридцати (!) тактов гремят аккорды до-мажорного трезвучия. Так к концу симфонии тревожный, «стук судьбы» преображается в торжествующую музыку победы.

Четвертой симфонией — B-dur (op. 60, 1806) — Бетховен со­здал новый, лирико-жанровый тип симфонии.

В известном смысле это произведение продолжает ту линию жанрово-танцевального симфонизма, который принял классический облик в поздних, лондонских симфониях Гайдна. Подчеркнуто танцевальное начало объединяет весь тематизм сонатного Allegro, лишенного драматических контрастных противопоставлений.

И все же Четвертая симфония Бетховена, с ее тонким поэтиче­ским настроением, скорее предвосхищает романтиков, чем уводит назад к Гайдну. Ее наиболее оригинальные образы связаны с двумя лирическими Adagio: вступлением и второй частью. Жанровые мотивы (первое Allegro, менуэт, финал), близкие симфонизму XVIII века, по принципу подчеркнутого контраста оттеняют углуб­ленно-мечтательное настроение медленных частей.

Вступление предвосхищает романтическую «прелюдийность». Медленное развитие мелодии, рождающейся как бы в поисках, то­нальное блуждание (движение одного и того же мотива по то­нальностям, отделенным друг от друга на полтона) — все это создает впечатление свободной импровизации. Звучание pianissimo у полного оркестра, чудесные темброво-колористические эффекты (отдаленные валторны), игра светотени (сопоставление мажора — минора) образуют красочно инструментальный стиль редкой само­бытности и красоты.

Если вступление предвосхищало будущий романтический пре­люд, то второе Adagio Четвертой симфонии можно назвать ноктюрном. В нем господствует таинственное лирическое настроение, приглушенное звучание. Свободно льющаяся, «романсная» мелодия противопоставляемая гармоническому фону «аккомпанемента», предваряет тему наподобие фортепианного вступления к песне, тем самым усиливая яркое сходство главной темы с вокальной лирикой романтиков:

В инструментовке Adagio чувствуется интимность и камерность. Моментами оркестр напоминает гигантский струнный квартет. Иногда кажется, что господствующий аккордовый фон можно пе­редать звучанием фортепиано.

Финал Четвертой симфонии Чайковский назвал «фантастиче­ской картиной из мира волшебных, микроскопических духов, эльфов и гномов из шекспировского «Сна в летнюю ночь»». В формо­образовании финала проявляется характерная особенность бетховенского скерцо: образы создаются не столько интонационными средствами, сколько безостановочным, легким, однообразным дви­жением. Многое в музыке финала перекликается со скерцозно-феерическими пьесами романтиков5.

Одновременно с Пятой Бетховен закончил Шестую, «Пасто­ральную симфонию» F-dur (op. 68, 1808). Это единственное симфоническое произведение Бетховена, вышедшее в свет с авторской программой. На титульном листе рукописи стояла следующая над­пись:

«Пасторальная симфония, или Воспоминания о сельской жизни. Более выражение настроения, чем звуковая живопись».

И затем следуют краткие заглавия к каждой части симфонии.

Если в Третьей и Пятой симфониях отразились трагизм и геро­ика жизненной борьбы, в Четвертой — лирическое ощущение радости бытия, то Шестая симфония Бетховена воплощает рус­соистскую тему — «человек и природа». Тема эта была широко распространена в музыке XVIII века начиная с «Деревенского кол­дуна» самого Руссо; ее воплотил и Гайдн в оратории «Времена года». Природа и быт неиспорченных городской цивилизацией поселян, опоэтизированное воспроизведение картин деревенского труда — подобные образы часто встречались в искусстве, рожденном пере­довой просветительской идеологией. Сцена грозы Шестой симфо­нии Бетховена также имеет множество прототипов в опере XVIII века (у Глюка, Монсиньи, Рамо, Марё, Кампра), во «Временах года» Гайдна и даже в балете самого Бетховена «Творения Проме­тея». «Веселое сборище поселян» знакомо нам по многочисленным хороводным сценам из опер и опять-таки по оратории Гайдна. Изображение щебета птиц в «Сцене у ручья» связано с типичным для XVIII века культом подражания природе. Традиционная пасторальность воплощена и в безмятежно идиллической пастуше­ской картине. Она ощутима даже в инструментовке симфонии, с ее нежными пастельными красками.

Не следует думать, что Бетховен вернулся к музыкальному сти­лю прошлого. Как и все его зрелые произведения, Шестая симфо­ния, при известных интонационных связях с музыкой века Просве­щения, от начала до конца глубоко оригинальна.

Первая часть — «Пробуждение бодрых чувств по прибытии в деревню» — вся проникнута элементами народной музыки. С само­го же начала квинтовый фон воспроизводит звучание волынки. Главная тема представляет собой сплетение типичнейших для XVIII века пасторальных интонаций:

Все темы первой части выражают настроение радостной уми­ротворенности.

Бетховен прибегает здесь не к своему излюбленному приему мотивного развития, а к равномерной, подчеркнутой ясными кадансами повторности. Даже в разработке преобладает спокойная созерцательность: развитие основано по преимуществу на темброво-колористическом варьировании и повторности. Вместо обычных для Бетховена острых тональных тяготений дается красочное со­поставление тональностей, отстоящих друг от друга на терцию (B-Dur – D-Dur в первый раз, C-Dur – E-Dur при повторе). В пер­вой части симфонии композитор создает картину полной гармони человека с окружающим миром.

Во второй части — «Сцена у ручья» – господствует настроение мечтательности. Здесь большую роль играют моменты музыкаль­ной изобразительности. Выдержанный фон создают две солирую­щие виолончели с сурдинами и педаль валторн. Это сопровожде­ние напоминает журчание ручейка:

В заключительных тактах оно сменяется подражанием птичье­му щебету (соловья, перепелки и кукушки).

Три последующие части симфонии исполняются без перерыва. Нарастание событий, острая кульминация и разрядка — так складывается их внутренняя структура.

Третья часть — «Веселое сборище поселян» — жанровая сцен­ка. Она отличается большой образно-изобразительной конкретностью. Бетховен передает в ней особенности народной деревенской музыки. Мы слышим, как перекликаются запевала и хор, деревен­ский оркестр и певцы, как невпопад играет фаготист, как притоп­тывают танцоры. Близость к народной музыке проявляется и в использовании переменных ладов (в первой теме F-Dur – D-Dur, в теме трио F-Dur – B-Dur), и в метрике, воспроизводящей ритмы австрийских крестьянских танцев (смена трех- и двудольного раз­меров).

«Сцена грозы» (четвертая часть) написана с большой драмати­ческой силой. Нарастающий звук грома, стук дождевых, капель, вспышки молнии, вихри ветра ощущаются почти со зримой реаль­ностью. Но эти яркие изобразительные приемы призваны оттенить настроения страха, ужаса, смятения.

Гроза затихает, и последний слабый раскат грома растворяет­ся в звуках пастушьей свирели, которой начинается пятая часть — «Песнь пастухов. Проявление радостных, благодарных чувств после бури». Интонации свирели пронизывают тематизм финала. Темы свободно развиты и варьированы. Спокойствие, сол­нечный свет разлиты в музыке этой части. Симфония заканчивает­ся гимном умиротворения.

«Пасторальная симфония» оказала большое влияние на компо­зиторов последующего поколения. Отзвуки ее находим и в «Фанта­стической симфонии» Берлиоза, и в увертюре к «Вильгельму Теллю» Россини, и в симфониях Мендельсона, Шумана и других. Сам Бетховен, однако, к подобному типу программной симфонии более не возвращался.

  • 1. Имеются в виду те же с-mоll’ные интонации страха и скорби, которые прозвучали в свое время в «Орфее» и «Альцесте» Глюка, в увертюре к «Медее» Керубини, в «Патетической сенате» Бетховена, в его Четвертом квартете, «Похо­ронном марше» из «Героической симфонии» и другие.
  • 2. В нем сосредоточен ряд выразительных приемов, придающих ему взвол­нованность: повторение, «вдалбливание» одного мелодического звука, fortissimo, оголенное унисонно-октавное звучание и, наконец, поступательный аффект стопы (четвертый пеон, при котором акцент, связанный с сильной долей такта, прихо­дится на последний из четырех звуков мотива).
  • 3. У Гайдна то же противопоставление лирического и героического образа в сочетании с внутренним единством. Обе темы, как и у Бетховена, связаны с жанрово-бытовыми традициями. Сходно и вариационное развитие, в процессе которого происходит постепенное взаимопроникновение выразительных элементов обеих тем и лирическая тема преображается в героическую. Это сходство подчеркивает тенденцию Бетховена к симфонизированному развитию и полному преодолению механической расчлененности вариационной формы.
  • 4. По воспоминаниям современников, однажды во время исполнения Пятой симфонии присутствовавшие в зале французские гренадеры при первых звуках финала встали и отдали салют.
  • 5. Поскольку функцию скерцо в цикле симфонии выполняет финал, то третья часть написана в более размеренном темпе и отличается более массивным звучанием.