XI.

XI.

В понедельник, 26 марта 1827 года над крышей ЗсЬм/агграшегЬаиз'а № 200 близ Шоттентора, там, где еще до сих пор сохранились остатки старой Вены двенадцатого века, солнце светило ярко, по весеннему. С западной стороны деревья уже набухали зелеными почками, но на валах городских укреплений пред домом еще лежал снег, кидавший отблеск в окно комнаты, где умирал Бетховен. Ровно в полдень стенные часы, подарок княгини Кристины Лихновской, внезапно прекратили свои мерные удары. Игла барометра, висевшего под часами, стремительно упала к буре. В самом деле, совершенно необычно для этого времени года, воздух отяжелел, густые свинцовые тучи скопились на небе и в шестом часу вечера над Веной разразилась снежная буря.

За несколько минут пред тем, Шиндлер и Стефан Брейнинг отошли от постели умирающего. Остался лишь приехавший из Граца, чтобы еще раз увидеть Бетховена, композитор Гюттенбреннер. Ему судьба предоставила принять последний вздох Бетховена, в тяжелой агонии боровшегося со смертью. Его брат и художник Тельтшер находились в соседней комнате.

В эти последние минуты жизни Бетховена, среди глухих раскатов грома, вдруг сверкнула ослепительная молния и осветила лицо умирающего. В то же время раздался страшный удар грома, потрясший дом до основания. Резким судорожным движением умирающий поднялся на постели, протянул сжатую в кулак руку к небу, словно принимая грозный вызов, и затем тяжело упал назад, с полуоткрытыми веками и угасшим взором.

Гюттенбреннер положил руку на сердце Бетховена и убедившись, что оно перестало биться, закрыл ему глаза, благоговейно поцеловав их. Было пять часов сорок пять минут пополудни. В это время в комнату вошли Шиндлер и Брейнинг.

„Свершилось" — сказал им Гюттенбреннер, когда они остановились на пороге.