- English
- Русский
(Можно предположить, что статья была написана осенью 1945 г.)
Я уже снова констатировал, что открытие музыкального сезона совершилось, как обычно, под знаком Бетховена. И теперь я еще раз оплакиваю однообразие этих программ. Каждая концертная ассоциация и даже Радио наградили нас своими Пятыми симфониями. Сегодня, став около тумбы Морриса1, я переписываю репертуар обещанных нам музыкальных празднеств. У Падлу под управлением П. Гийо — большой бетховенский цикл из пяти концертов. Во дворце Шайо2 — бетховенский фестиваль с Девятой под управлением Г. Рабани; Парижский университетский оркестр — такой же фестиваль под управлением Пфриммера. Все скрипичные сонаты Бетховена в исполнении скрипача Шарм и и пианиста Дуайена; все семнадцать квартетов Бетховена в интерпретации квартета Лёвенгута3. Не уверен, что не встречу на другой афише серию всех бетховенских трио и тридцати двух фортепианных сонат.
К этому добавлю, что почти во всех программах клавирабендов, не полностью посвященных Шопену или Листу, имя Бетховена фигурирует не менее двух раз.
Бедняга Бетховен! Есть от чего оглохнуть вторично, На самом деле, следовало бы обращаться с этими столь знаменитыми произведениями более почтительно: допускать лишь идеально-совершенные их исполнения; но надежда на них при теперешних репетиционных трудностях представляется весьма сомнительной. А публика, по-видимому, хочет слушать только упомянутый репертуар и заполняет залы, еще и по сей день не насытившись бесчисленными циклами одного автора, которые нам предписывали слушать немцы в течение четырех лет оккупации.
Мне трудно допустить, что оркестр Парижского университета не способен на лучшее служение делу музыкального искусства, чем тысячекратный и весьма далекий от совершенства показ «Героической» или Концерта для скрипки. Не понимаю также тех, кто собирается просмаковать как артистическое лакомство исполнение «Пасторальной», отстуканной с метрономической точностью третьеразрядным дирижером. Что за прискорбное отсутствие вкуса, чувства меры! Сойдет ли за гурмана и утонченного гастронома тот, кто объедается на протяжении всей жизни за каждой своей трапезой одним и тем же блюдом?
При рассмотрении упомянутых афиш меня охватывало чувство страха. Я испытал такую же неловкость, какую мы ощущаем, когда перед нами слабоумный твердит какие-то три слова или идиот все время повторяет бессмысленный маниакальный жест. Я ощущал мучительное беспокойство, вызываемое зрелищем чудовищных уродств, когда над жалостью преобладает отвращение...
Я получил недавно объяснение по поводу столь неумеренного роста бетховенских циклов. Случайно встретил одного моего друга, молодого дирижера, и спросил его, что он предполагает исполнять. Слегка смущенно он сказал мне: «Собираюсь провести с оркестром Икс бетховенский цикл». Я горестно воскликнул: «Как, опять!» — «Что поделаешь, — ответил он, — это случай непредвиденный. Один господин заработал кучу денег на торговле банками сардин и, боясь увеличения подоходного налога, предпочитает избавиться от части своих барышей. Ему объяснили, что самый радикальный способ потери денег — субсидирование концертов. „Хорошо — сказал он, — но пусть тогда, по крайней мере, это будет музыка классическая! Что из нее относится к самому лучшему?" — спросил он. — „Ну что ж, тут есть Моцарт, Бах, Бетховен, Вагнер и, наконец, все прочие великие немецкие классики". — „Но кто среди них фаворит номер один?" — „Ах, это, разумеется, Бетховен!" — „Тогда пусть это будет именно Бетховен, я оплачу все, что потребуется"».
Все так и сделали, и публика смогла дополнительно насладиться еще одним бетховенским циклом.
Я много раз и совершенно тщетно высказывал свои суждения по данному вопросу. Но получил за это только оскорбления, ядовитые насмешки и репутацию яростного антибетховенианца. Нет ничего более ложного: с самой ранней юности я испытывал к произведениям Бетховена безудержную страсть и считал, подобно современным дирижерам, что не надо давать публике слушать что-либо другое. В ту пору я был ограниченным энтузиастом инструментализма. Но позднее я осознал, что в жизни самое прекрасное — разнообразие. Чем больше разных форм, разных аспектов красоты вы сможете воспринимать, тем более обогатит вас жизнь. Я научился также более критически подходить к произведениям великих мастеров, чему содействовали мои занятия и те излишества повторов в репертуаре, которые я так оплакиваю. Тем не менее моя способность восхищаться классиками остается прежней, не стареет. Поэтому я чувствую себя претенциозным и смешным, когда проявляю некоторую сдержанность, внимая с полной объективностью произведениям, которые нам повседневно преподносят на концертах и по радио. Слишком повседневно! Шедеврами не надо пользоваться, как гимнастической зарядкой или зубной щеткой.
Вместе с тем я приношу свое искреннее «mea culpa»4, ибо вел себя, как критик. А сейчас прошу прощения у «великого и чистого Бетховена», как назвал его Ромен Роллан. Быть может, более других я сознаю, насколько выше он всех наших жалких словопрений.