ГЛАВА ТРЕТЬЯ. 6. Начало моих занятий по специальной теории композиции в классе профессора Н. Ф. Соловьева

6. Начало моих занятий по специальной теории композиции
в классе профессора Н. Ф. Соловьева

В начале учебного года, как-раз после только что; описанного конкурса, я, решив последовать совету Антона Григорьевича и поступить в класс специальной теории композиции, отправился в консерваторию и зашел в кабинет директора, чтобы посоветоваться с Рубинштейном, к кому из профессоров композиции мне записаться в класс.

Я застал Антона Григорьевича одного за завтраком.

Он любезно пригласил меня сесть и спросил в чем дело,

Я совершенно не знал, как мне быть, когда в ответ на мое объяснение причины моего прихода к нему он сказал следующее:
— Что я могу вам посоветовать? У нас в консерватории имеется три профессора по композиции: Иогансен, Римский-Корсаков и Соловьев. Все они трое получают по две тысячи рублей в год жалованья, и никто ничего не делает!

Видя, в каком я нахожусь недоумении от его ответа, он счел нужным пояснить свои слова:
— Сколько лет все они преподают у нас в консерватории, и ни один молодой русский композитор не принял участия в конкурсе.

Из этих слов я увидел, насколько отсутствие на конкурсе русских композиторов огорчило Антона Григорьевича. Я молчал.

После довольно большой паузы Рубинштейн, продолжая завтракать, вдруг спросил меня:
— А чем вы больше всего интересуетесь в теории композиции?

Я ему ответил, что больше всего меня в композиции интересуют большие формы.
— Ну, тогда я вам советую, идите к Соловьеву, — сказал Антон Григорьевич, чем и закончилась наша беседа.

Почему он тогда для изучения техники композиции больших форм предпочел рекомендовать мне профессора Соловьева, когда Римский-Корсаков и Иогансен не меньше имели знаний по этой части, я до сих пор не знаю.

Николай Феопемптович Соловьев.

*

Во всяком случае я решил послушаться его совета и, попрощавшись с ним, пошел искать по консерватории Соловьева, чтобы сговориться с ним о поступлении в его класс.

Встретивши его на лестнице, я сказал ему о своем желании, сославшись на совет Антона Григорьевича, прибавив к этому, что, просмотрев мои сочинения, он нашел, что я могу поступить сразу в класс фуги, минуя курсы гармонии и контрапункта.

Тогда Соловьев спросил меня:
«А гармонию-то вы знаете хорошо?»

Я ответил ему, что основательно прошел оба курса обязательной гармонии у Лядова.

«Это по учебнику Римского-Корсакова?:
Вот что, батюшка мой! (такова была его манера говорить). Если вы хотите работать у меня, то я могу принять вас только на первый курс гармонии. То, что вы прошли курс обязательной гармонии, я считаю для специалиста-композитора совершенно недостаточным.
«Как хотите, решайте, но я только при этом условии буду с вами заниматься!»

Найдя доводы Соловьева достаточно убедительными, я тут же согласился на его требование и должен сказать, что впоследствии я убедился, насколько он в этом отношении был прав, и я не пожалел, что курс специальной теории композиции я начал проходить у него с самого начала, с самой основы — курса гармонии.

С другой стороны, став более зрелым композитором, я не пожалел также о том, что перед прохождением курса гармонии по системе Соловьева я этот же предмет прошел у Лядова по системе Римского-Корсакова.

*

Я постараюсь, насколько возможно, пояснить вам, в чем разница между этими двумя системами, в чем достоинства каждой из них, и почему я в конце-концов так доволен, что прошел обе системы и именно в том порядке, как это мне пришлось их изучать.

Что такое вообще представляет собою гармония, как музыкальная наука?

Гармония имеет своим предметом учение о построении различных простых и сложных аккордов и о правильном соединении их друг с другом. Сюда же относится искусство правильного перехода из одной тональности в другую, иначе говоря — учение о модуляциях.

В музыке применяются и самые простые аккорды и самые сложные.

Чтобы дать понятие о том, какие аккорды считаются простыми, какие сложными, я предлагаю вам взять на рояле простейший аккорд — до-ми-соль (я диктую ноты снизу вверх) и сравнить звучность этого аккорда с тем, как звучит другой, уже значительно более сложный аккорд из пяти звуков — до-си-бемоль-ми-соль-диез-ре (чтобы его взять на рояле одновременно, левой рукой возьмите первые две ноты — до-си-бемоль, в правую —остальные три ноты — ми-соль-диез и ре, тоже в порядке снизу вверх). Таким образом вы получите представление о простых и сложных аккордах.

Чем дальше развивалось музыкальное искусство, тем сложнее и сложнее делались применявшиеся композиторами аккорды. Гармоническое чувство музыкантов постепенно развивалось и обогащалось новыми все более сложными звуковыми сочетаниями.

Такой процесс проходило и продолжает проходить все музыкальное искусство.

И аналогичный же процесс проходит последовательно каждый отдельный музыкант в своем гармоническом развитии. При начале изучения музыки только самые простые аккорды доступны пониманию начинающего музыканта. Сложные аккорды кажутся ему непонятными, потому что гармоническое чувство его еще не развито. Чем дальше идет изучение музыкантом все более сложных в своей гармонии музыкальных произведений, тем больше развивается его гармоническое чувство, и тем более сложные аккорды становятся доступными его пониманию.

*

Система, которой придерживается в своем учебнике гармонии Римский-Корсаков, отличается строгой последовательностью, с которой построен постепенный переход от самых простых аккордов к все более сложным, от самых простых соединений их друг с другом также к более сложным.

Благодаря этому шаг за шагом у учащегося развивается его гармоническое чувство.

Другая особенность этой системы состоит в той строгой дисциплине, которая проведена в учебнике Римского-Корсакова в отношении правил соединения аккордов друг с другом.

Многие соединения, встречающиеся в живых музыкальных произведениях композиторов, временно, конечно, запрещаются, а предписываются точные и строгие правила для: безошибочного простейшего соединения аккордов друг с другом.

Что касается последовательности соединяемых друг с другом аккордов, нужно заметить, что нельзя по произволу, и как вздумается после данного аккорда брать любой другой. И если в композициях мы встречаемся в этом отношении с большей свободой, то в системе Римского-Корсакова и тут изучающему гармонию ставятся строгие рамки, и не всякая последовательность, встречающаяся в свободных композициях, ему разрешается.

Благодаря всем этим ограничениям учащийся проходит через строжайшую дисциплину, в отношении построения аккордов, способов соединения их друг с другом, а также в отношении выбора их последовательности.

Вот эти две особенности — постепенный переход от более простых к более сложным аккордам и строгая дисциплина в выборе следующих друг за другом аккордов и в способах их соединения — составляют особенности системы Римского-Корсакова, неуклонно проведенные в его учебнике гармонии. И в этих же особенностях лежат достоинства этой системы.

*

Однако после прохождения всего курса гармонии по этой системе сам композитор должен постепенно переходить к большей свободе и в построении сложных аккордов и в выборе их последовательности, а также в способах их соединения, что является уже делом его самодеятельности и во многом зависит от его природного дарования.

Изучение гармонии по системе, которой придерживался Соловьев, значительно облегчило мне выход из строгих рамок пройденного по учебнику Римского-Корсакова у Лядова курса обязательной гармонии и ускорило приобретение большей свободы в применении аккордов, их последовательности и их соединений.

Той же системы в своем преподавании и в своем учебнике гармонии придерживался Чайковский в бытность профессором Московской консерватории, так как оба они — Соловьев и Чайковский — были учениками одного и того же теоретика, профессора Заремба. Его же учениками были профессора Рубец, Маренич и Зике, преподававшие у нас в Петербургской консерватории различные обязательные теоретические предметы.

*

Ввиду такой плодотворной педагогической деятельности профессора Заремба, я приведу вам биографические сведения о нем:

Заремба Николай Иванович — теоретик. Родился в 1821 г., умер в 1879 г.
По окончании университета изучал теорию композиции в Берлине у Маркса. С 1869 г. преподавал теорию музыки в Петербурге в (музыкальных классах Русского музыкального общества, а затем в консерватории.
После первого ухода Рубинштейна из консерватории был в течение пяти лет ее директором (с 1867 по 1872 г.), продолжая в то же время свою преподавательскую деятельность.
Будучи студентом университета, написал симфонию. Последние годы жизни, будучи больным и разбитым параличом, написал ораторию «Иоанн-креститель» (1878—1879 г.).
Его ученики: Чайковский, Ларош, Соловьев, Рубец, Маренич, Зике, Альтани и др.

Особенности системы Заремба — Соловьева лежат в большей свободе обращения с аккордами по сравнению с системой изучения гармонии по Римскому-Корсакову— Лядову.

Здесь не место, конечно, входить в подробности построения каждой из описываемых двух систем. Я считаю, однако, сказанного вполне достаточным, чтобы понять, почему последовательное прохождение курса гармонии сначала по Римскому-Корсакову, а затем по Соловьеву, в итоге считаю для себя в высшей степени полезным. Научившись у Лядова строгой гармонической дисциплине, я затем у Соловьева планомерно высвобождался из строгих рамок и, таким образом, расширил для себя круг гармонических возможностей и вместе с тем свой общий гармонический кругозор.

*

Хорошей стороной манеры преподавания Соловьева было то, что после объяснения содержания каждой лекции он тотчас же диктовал нам вкратце это содержание, так как в то время, когда я учился у него, еще не существовало печатного издания его курса, вышедшего в двух томах значительно позже.

За первый год моего пребывания у него в классе мне удалось успешно пройти оба курса специальной гармонии и к концу года, по сдаче экзамена, я был переведен в класс специального контрапункта.

*

К описываемому здесь периоду моих занятий в консерватории (первые четыре года пребывания на высшем курсе фортепианного отделения) относится только один этот первый год параллельного с игрой на фортепиано изучения теории композиции, так как начал я совмещать обе специальности в последний, четвертый год этого периода.

В этом году я уже был свободен от всех обязательных теоретических предметов, а также успел окончить университет, так что времени у меня было достаточно, чтобы в консерватории успешно работать по обеим специальностям.

*

Более подробные сведения о моем профессоре по специальной теории композиции я приведу в следующей главе, так как дальнейшие занятия у него по контрапункту, фуге, инструментовке и свободному сочинению дадут больше материала для характеристики его как педагога.