А.ОНЕГГЕР. ЗАКЛИНАНИЕ ОКАМЕНЕЛОСТЕЙ. БЕТХОВЕНОМАНИЯ

(Можно предположить, что статья была написана осенью 1945 г.)

Я уже снова констатировал, что открытие музыкального сезона совершилось, как обычно, под зна­ком Бетховена. И теперь я еще раз оплакиваю однооб­разие этих программ. Каждая концертная ассоциация и даже Радио наградили нас своими Пятыми симфониями. Сегодня, став около тумбы Морриса1, я переписываю репертуар обещанных нам музыкальных празднеств. У Падлу под управлением П. Гийо — большой бетховенский цикл из пяти концертов. Во дворце Шайо2 — бетховенский фестиваль с Девятой под управлением Г. Рабани; Парижский университетский оркестр — такой же фестиваль под управлением Пфриммера. Все скрипичные сонаты Бетховена в исполнении скрипача Шарм и и пиа­ниста Дуайена; все семнадцать квартетов Бетховена в ин­терпретации квартета Лёвенгута3. Не уверен, что не встречу на другой афише серию всех бетховенских трио и тридцати двух фортепианных сонат.

К этому добавлю, что почти во всех программах клавирабендов, не полностью посвященных Шопену или Листу, имя Бетховена фигурирует не менее двух раз.

Бедняга Бетховен! Есть от чего оглохнуть вторично, На самом деле, следовало бы обращаться с этими столь знаменитыми произведениями более почтительно: допу­скать лишь идеально-совершенные их исполнения; но на­дежда на них при теперешних репетиционных трудно­стях представляется весьма сомнительной. А публика, по-видимому, хочет слушать только упомянутый репер­туар и заполняет залы, еще и по сей день не насытив­шись бесчисленными циклами одного автора, которые нам предписывали слушать немцы в течение четырех лет ок­купации.

Мне трудно допустить, что оркестр Парижского уни­верситета не способен на лучшее служение делу музы­кального искусства, чем тысячекратный и весьма дале­кий от совершенства показ «Героической» или Концерта для скрипки. Не понимаю также тех, кто собирается про­смаковать как артистическое лакомство исполнение «Па­сторальной», отстуканной с метрономической точностью третьеразрядным дирижером. Что за прискорбное отсут­ствие вкуса, чувства меры! Сойдет ли за гурмана и утон­ченного гастронома тот, кто объедается на протяжении всей жизни за каждой своей трапезой одним и тем же блюдом?

При рассмотрении упомянутых афиш меня охваты­вало чувство страха. Я испытал такую же неловкость, какую мы ощущаем, когда перед нами слабоумный твер­дит какие-то три слова или идиот все время повторяет бессмысленный маниакальный жест. Я ощущал мучи­тельное беспокойство, вызываемое зрелищем чудовищных уродств, когда над жалостью преобладает отвращение...

Я получил недавно объяснение по поводу столь неуме­ренного роста бетховенских циклов. Случайно встретил одного моего друга, молодого дирижера, и спросил его, что он предполагает исполнять. Слегка смущенно он ска­зал мне: «Собираюсь провести с оркестром Икс бетховенский цикл». Я горестно воскликнул: «Как, опять!» — «Что поделаешь, — ответил он, — это случай непредвиден­ный. Один господин заработал кучу денег на торговле банками сардин и, боясь увеличения подоходного налога, предпочитает избавиться от части своих барышей. Ему объяснили, что самый радикальный способ потери де­нег — субсидирование концертов. „Хорошо — сказал он, — но пусть тогда, по крайней мере, это будет музыка клас­сическая! Что из нее относится к самому лучшему?" — спросил он. — „Ну что ж, тут есть Моцарт, Бах, Бетховен, Вагнер и, наконец, все прочие великие немецкие клас­сики". — „Но кто среди них фаворит номер один?" — „Ах, это, разумеется, Бетховен!" — „Тогда пусть это будет именно Бетховен, я оплачу все, что потребуется"».

Все так и сделали, и публика смогла дополнительно насладиться еще одним бетховенским циклом.

Я много раз и совершенно тщетно высказывал свои суждения по данному вопросу. Но получил за это только оскорбления, ядовитые насмешки и репутацию яростного антибетховенианца. Нет ничего более ложного: с самой ранней юности я испытывал к произведениям Бетховена безудержную страсть и считал, подобно современным ди­рижерам, что не надо давать публике слушать что-либо другое. В ту пору я был ограниченным энтузиастом ин­струментализма. Но позднее я осознал, что в жизни са­мое прекрасное — разнообразие. Чем больше разных форм, разных аспектов красоты вы сможете восприни­мать, тем более обогатит вас жизнь. Я научился также более критически подходить к произведениям великих мастеров, чему содействовали мои занятия и те излише­ства повторов в репертуаре, которые я так оплакиваю. Тем не менее моя способность восхищаться классика­ми остается прежней, не стареет. Поэтому я чувствую себя претенциозным и смешным, когда проявляю неко­торую сдержанность, внимая с полной объективностью произведениям, которые нам повседневно преподносят на концертах и по радио. Слишком повседневно! Шедев­рами не надо пользоваться, как гимнастической зарядкой или зубной щеткой.

Вместе с тем я приношу свое искреннее «mea culpa»4, ибо вел себя, как критик. А сейчас прошу прощения у «великого и чистого Бетховена», как назвал его Ромен Роллан. Быть может, более других я сознаю, насколько выше он всех наших жалких словопрений.

  • 1. Тумба Морриса — тумба для афиш, прозванная по фами­лии французского издателя Морриса, печатавшего главным обра­зом концертные и театральные афиши.
  • 2. Дворец Шайо построен для Всемирной выставки 1937 г. на месте дворца Трокадеро (воздвигнутого в 1878 г.); кроме Му­зеев Человека, Народных искусств и традиций, Французских Па­мятников и Музея Морского Флота, во дворце находится громад­ный зал бывшего Народного театра («Театр Попюлэр»).
  • 3. Квартет Лёвенгута был организован в Париже (1929) скри­пачом А. Лёвенгутом; известен как один из лучших франц. ан­самблей.
  • 4. Покаяние: «моя вина». (лат.).